Антипенко, Николай Александрович
На главном направлении
Сайт «Военная литература»: militera.lib.ru
Издание: Антипенко Н. А. На главном направлении. — М.: Наука, 1967.
Книга на сайте: http://militera.lib.ru/memo/russia/antipenko_na/index.html

Выдержки из книги.

1

Зимой 1932/33 г. я был назначен на должность начальника и комиссара Ташкентской пограничной радиошколы. Эта школа готовила радистов и радиотехников для пограничных войск Европейской части СССР и для всей Средней Азии. Начальник войск округа Н. М. Быстрых, напутствуя меня, сказал: «Вам предстоит выполнить наказ партии: большевики должны овладеть техникой. Беритесь смелее за новое дело!»

Не так это просто — командовать частью в тысячу человек и самому обучаться такому сложному делу, как радиослужба. Наряду с организацией учебного процесса надо было еще руководить строительством огромного учебного корпуса, курсантского общежития, а также двух домов для начальствующего состава.

Это было для меня первое и, пожалуй, наиболее серьезное испытание на организаторскую зрелость. Впервые мне пришлось почувствовать всю сложность и ответственность работы командира-единоначальника. Одно дело — критиковать «со стороны» командира за те или иные неполадки, не неся формальной личной ответственности; другое — самому отвечать за все: за боевую и специальную подготовку, за партийно-политическую работу, за моральное состояние части, за хозяйство и быт людей, заблаговременно думать о приближении зимы, о заготовке топлива, о противопожарных мероприятиях, о заготовке овощей на предстоящий год, а весной организовать ремонт всего жилого фонда, техники и всего прочего.

Хорошая воинская часть не может обходиться без подсобного хозяйства, и руководство им составляет также заботу командира части. [44]

Разумеется, у командира есть помощники по различным отраслям работы, но разве может его беспокойное сердце не откликаться на повседневные трудности и нужды?

Быть командиром части — это значит брать на себя львиную долю ответственности за всех своих подчиненных, не всегда имея притом уверенность, что тебя правильно поймут и поддержат в трудную минуту «сверху».

Никак не ожидал я, что такое множество щелчков посыплется на меня в первую же пору руководства частью. До этого на протяжении 14 лет службы в армии я не имел ни одного взыскания, а за два с половиной года командования школой, несмотря на то, что последняя превратилась в образцовую воинскую часть в округе, я умудрился получить четыре выговора!

Поводов для взысканий было сколько угодно. Сорвалась лошадь с привязи, наступила ногой на оборвавшийся провод под током и тут же погибла — начальнику школы выговор. До этого случая я не знал, что лошадь мгновенно погибает даже от 50 вольт напряжения в сети. Она сама является носителем большого электрического заряда. Темной ночью, особенно в сильную грозу, от лошади отскакивают огромные искры, и больше всего от ее гривы (это мне пришлось неоднократно наблюдать во время ночных поездок по границе).

Курсант сорвал яблоко в саду колхозника-узбека, проезжая верхом на лошади мимо его усадьбы, — начальнику школы выговор за плохое воспитание подчиненных... А ведь столько раз мы настойчиво разъясняли, как это важно строго соблюдать правильные взаимоотношения с местным населением вообще, особенно с теми колхозниками, на территории которых размещались радиостанции школы, ведь таких станций было больше 100!

Из окружного склада получили соленую рыбу взамен мяса, сварили суп, а рыбу выдали на второе блюдо. У нескольких курсантов расстроились желудки — начальнику школы выговор за плохой контроль по пищеблоку.

Фельдшер наш любил выпить; однажды, напившись, он три дня отсутствовал, и его нигде не могли найти — начальнику школы выговор за... И т. д.

Разумеется, начальник школы не оставался безучастным к тем или иным правонарушениям, он реагировал на них «по административной и общественной линиям». Но этого было мало для окружного начальства — ему тоже нужно было «реагировать». ..

Я чувствую, что вторгаюсь в недозволенную для критики область. Но что скрывать? Не раз в то время я думал о том, как важно беречь авторитет командира не только ему самому, но и начальникам, стоявшим над ним. [45]

Годы командования радиошколой были школой и для меня самого — и не только в смысле умения командовать отдельной частью. Я обязан был овладевать техникой: где же можно было лучше, чем здесь, решить эту задачу!

Моим первым заместителем был начальник штаба школы М. М. Монасевич — большой специалист в области радио; он охотно согласился преподать мне основы электротехники и радиотехники. Для этих занятий мы отвели два часа в сутки. Чаще всего это бывало по утрам, от 8 до 10 часов. Настойчиво занимаясь, я получил месяцев за шесть общее представление об этих дисциплинах. Другой мой подчиненный — А. Г. Сурин — обучал меня работать на ключе по азбуке Морзе. В кабинете у меня был установлен ключ, каждую свободную минуту я на нем упражнялся и вскоре стал принимать на слух и передавать на ключе 50 — 60 знаков в минуту, что тогда считалось «удовлетворительным». Я мог теперь с большим пониманием дела присутствовать на занятиях с курсантами, а следовательно, более уверенно руководить радиошколой.

Не совсем обычными были тогда у нас формы и методы воспитательной работы. Упомяну некоторые из них.

Когда я был непосредственно на границе, мы широко применяли как способ поощрения письма от командования родителям отличившихся пограничников. Такой обычай я ввел и в радиошколе. Писали мы не только родителям, но также и на заводы, в шахты, в совхозы — туда, откуда прибыл новобранец. Случалось, наши письма попадали там в местную печать. Это не были сухие, стандартные письма «под копирку». Нет, в каждом таком письме отмечались действительные черты личности курсанта и его поведение, сообщались конкретные показатели его учебы. Большой честью для курсанта было удостоиться такого отличия. Пожалуй, не было более сильного способа морального воздействия. Да и для родителей бойца эти письма много, значили: они нередко обрамлялись и под стеклом вывешивались на видном месте. Мы получали ответные письма от родителей, братьев, сестер, директоров предприятий, правлений колхозов. Переписка была настолько обширной, что нам пришлось создать для руководства этой корреспонденцией специальное бюро, как теперь говорят, на общественных началах.

По инициативе партийной организации был введен обычай собираться на чашку чая у начальника школы, куда приглашалось 20 — 25 курсантов-отличников во главе с командиром подразделения. Огромное здание школы было полностью радиофицировано, и каждый курсант мог слышать у репродуктора, о чем говорят на этой неофициальной встрече. Обычно вечер сводился к откровенному обмену мнениями о жизни школы; курсанты чувствовали себя свободно, а мы все — и командование, [46] и партийное бюро — постоянно помнили о том, что самая строгая воинская дисциплина не должна ущемлять чувства собственного достоинства. Душой этих собеседований обычно был молодой секретарь партийного бюро В. Ф. Шевченко, служивший ранее со мной в погранотряде.

Одним из видов премирования лучших курсантов было посещение Ташкентского оперного театра. В те годы начальник школы располагал по параграфу «культпросветработа» значительными средствами, из которых приобретались на весь год 6 — 8 постоянных билетов на субботу и воскресенье в оперный театр. Около 800 билетов в год предоставлялось лучшим работникам школы. Курсанты очень ценили эту форму поощрения. Многие из них впервые приобщались таким образом к высшим формам театрального искусства.

Памятным для всех наших курсантов и командиров был приезд в школу всемирно известного радиста Героя Советского Союза Эрнеста Теодоровича Кренкеля, участника челюскинской эпопеи. Кренкель увлекательно рассказывал курсантам о роли радиосвязи в момент гибели парохода «Челюскин» и снятия со льдины советских мореплавателей. Курсанты слушали, затаив дыхание. Потом один из них задал вопрос Кренкелю: «Какой системы была та радиостанция, на которой вы работали, находясь на льдине?» Эрнест Теодррович улыбнулся и после некоторой паузы ответил: «Системы НСПЛ». Курсанты к тому времени находились накануне выпуска и успели ознакомиться с множеством систем радиостанций, но о такой не слышали. В зале воцарилась неловкая тишина. Переспрашивать неудобно — подумают, что курсанты недостаточно грамотны. Кренкель видел, что люди недоумевают, но молчал. Наконец, один из преподавателей радиодела робко и тихо заявил, что ему неизвестна система «НСПЛ». Эрнест Теодорович пояснил: «НСПЛ» — значит «на соплях», т. е. в ней не было, как он сказал, живого места, она вся состояла из спаек и узелков. Так в лексиконе наших радистов появился еще один ходовой «технический» термин. Помнит ли теперь Эрнест Теодорович, с какой теплотой и любовью встречали его курсанты Ташкентской радиошколы в 1934 году?

Упорный, самозабвенный труд замечательного коллектива командиров-специалистов радиошколы был вознагражден высокой успеваемостью курсантов — 90 % имели оценки «отлично» и «хорошо».

А сколько заботы и внимания уделяли быту курсантов жены начальствующего состава! В то время рекомендовалось вовлекать жен командиров в работу по улучшению казарменного быта. Красная казарма должна была быть чистым, светлым, уютным общежитием, где все кровати отлично заправлены, [47] покрыты покрывалами, подушки не соломенные, а перовые, на тумбочках стоят графины с водой, а между кроватями расстелены коврики.

Я знаю, что теперь это многим кажется излишеством, изнеживающим людей, но вряд ли с этим можно согласиться: наряду с такой заботой об уюте в Красной казарме мы настойчиво тренировали людей в частых переходах с большой выкладкой, приучали курсантов стойко переносить жару, возможно дольше обходиться без воды — приучали к физическим лишениям. .. Тем слаще был отдых в хорошо оборудованной казарме. Приезжавшие из разных гарнизонов представители командования неизменно отмечали в школе строгий порядок.

Не без грусти я оставлял командование школой в 1935 году, получив назначение на должность военного комиссара железнодорожной бригады в Киев.

За восемь с лишним лет службы в Средней Азии я успел настолько привязаться к этому краю, к местным жителям, к товарищам по работе, что переезд даже в такой красивый город, как Киев, не мог подавить грусть от разлуки с полюбившимся краем.

В конце 1938 года я вернулся в погранвойска. Меня перевели в Харьков на должность помощника начальника пограничных войск округа, а позже назначили там же на должность начальника окружного управления снабжения пограничных и [48] внутренних войск НКВД.

                                                                               2

Уничтожение басмаческой банды курбаши Ана-Кули на участке заставы Ак-Рабат.
Февраль 1932 г.
По воспоминаниям комиссара 45-го Мервского погранотряда ОГПУ Антипенко Н. А.
(Антипенко Н. А. На главном направлении (Воспоминания заместителя командующего фронтом) —М.: Наука, 1967)

В связи со сплошной коллективизацией резко обострилась классовая борьба. [40] Пограничная служба в Средней Азии в конце 20-х — начале 30-х годов стала особенно трудной. Противники коллективизации в Средней Азии с помощью зарубежных антисоветских организаций переходили в Иран и Афганистан, перебрасывая туда не только свое, но и награбленное колхозное и государственное имущество. Такая «эмиграция» наносила нам большой экономический ущерб. Чтобы ее остановить, недостаточно было вести разъяснительную работу по кишлакам, нередко приходилось вступать в вооруженную борьбу с крупными и мелкими бандами, формируемыми на сопредельных территориях специально для того, чтобы переводить байские семьи от нас за границу.
Об одной такой банде расскажу подробнее. Ее возглавлял известный курбаши Ана-Кули. Он прославился своей неуловимостью. Много раз переходила его банда советско-афганскую границу — и каждый раз безнаказанно; его несколько раз «убивали», но он вновь появлялся.
В феврале 1932 года, когда я работал помощником начальника погранотряда в Мары (прим. ред. В момент описываемых событий до 1937 года город еще назывался Мерв, а 45 погранотряд Мервским), было получено сообщение, что его банда численностью свыше 400 хорошо вооруженных всадников вновь перешла границу. Вторжение было предпринято для того, чтобы вывести из хивинских песков за границу несколько сот байских семей, собравшихся там с разных концов Туркменской ССР.
Из Москвы поступила телеграмма, извещавшая, что Сталин лично следит за операцией по ликвидации банды и что начальник погранотряда несет персональную ответственность за успех.
Ясно было, что на этот раз высшее начальство не простит нам безнаказанного ухода Ана-Кули. Из Ташкента даже потребовали, чтобы вместе с донесением об успешной ликвидации банды был доставлен и сам Ана-Кули — живой или мертвый, в противном случае донесение будет рассматриваться как очередная утка.
М. А. Орлов, начальник погранотряда (прим. ред. до мая 1932 года, когда его сменил МАТУЗЕНКО Степан Тарасович), решил сформировать истребительный отряд в составе 140 сабель из специально отобранных пограничников, включая сюда лучших курсантов школы младшего начальствующего состава во главе с начальником школы Корниенко — человеком тактически хорошо грамотным, находчивым и решительным. Нужно было выделить политработника для выполнения обязанностей комиссара истребительного отряда. Я предложил свою кандидатуру. Начальник погранотряда был этому рад: «Тебя как моего помощника по политической части мне инструктировать не нужно».
Мы отправились в путь. Со мной поехал и мой «практикант», красноармеец срочной службы В. Ф. Шевченко, впоследствии видный политический работник в пограничных войсках, [41] тогда работавший в политическом аппарате нашего погранотряда.
Нам предстояло выйти наперерез банде, двигавшейся в сторону афганской границы. По предварительным расчетам наша встреча должна была произойти в глубине Кара-Кумов, не ближе 140 — 160 километров от границы.
Так и случилось. Более чем в 100 километрах от г. Мары, исходного нашего пункта, мы увидели следы множества недавно прошедших лошадей и верблюдов. Моросил февральский дождик, и на сыром песке следы были хорошо видны. Полоса следов занимала не менее 800 метров в ширину. До. границы оставалось около 140 километров. Вскоре передовые дозоры донесли, что банда положила на землю всех верблюдов в одной из долин, а басмачи заняли сопки, выгодные для принятия боя.
Туман лежал густой пеленой. Лишь изредка в просветы можно было наблюдать с сопки расположившийся в долине караван — не менее 4 тысяч верблюдов, из которых почти каждый был навьючен, мы знали, коврами, ценностями и продовольствием. От противника местность просматривалась гораздо лучше, чем с нашей стороны, поэтому хорошо замаскировавшиеся басмачи имели возможность вести более прицельный огонь.
Спешившись и отправив коноводов с лошадьми за пригорок, наш отряд пошел в наступление. Первый бой, продолжавшийся около 4 часов, проходил с большим напряжением; мы потеряли несколько человек убитыми и ранеными. С наступлением темноты все стихло. Банда двинулась дальше.
Утром следующего дня часть наших людей занималась розысками и опознаванием трупов, а остальные пошли в преследование. Вскоре снова настигли банду и опять завязали напряженный бой, длившийся до темноты.
На третий день повторилось то же. И хотя убитых басмачей насчитывалось изрядное число — после трех боев более 300, активных винтовок у противника по-прежнему насчитывалось около 400; винтовка убитого басмача переходила в руки одного из тех, кого сопровождала банда.
Последний, четвертый бой развернулся с утра в долине Намаскар (вероятно солончак и урочище Намакшор на участке ПогЗ Ак-Рабат, где в 30-е годы было несколько соленых озер Намаксар), всего в 12 километрах от афганской границы. Было ясно, что если в этом бою банда не будет полностью уничтожена, то ночью остатки ее окажутся на территории Афганистана. К нам на подмогу прибыла из Кушкинского стрелкового полка группа бойцов в 40 сабель под командованием начальника полковой школы А. А. Лучинского. Чтобы выйти в тыл банде, они совершили форсированный переход на конях вдоль границы свыше 100 километров. Вскоре к нам приехал командир Кушкинского полка Шарков, [42] который до конца боя принимал непосредственное участие в ликвидации остатков банды. Бой начался с самого утра и длился до темноты. Чтобы оставшиеся в живых басмачи не ушли ночью через границу, все выходы из долины Намаскар были заняты нашими дозорами.
Ранним утром мы установили результаты проведенной операции.
Возглавлял банду сам Ана-Кули. Его ближайшими помощниками были сын и брат. В каждом из боев басмачи недосчитывались то одного, то другого из своих главарей. К концу операции все главари банды были убиты. Из 4 тысяч верблюдов, бывших в караване, уцелело не более 2 тысяч. Мы погрузили на них раненых, женщин и детей, чтобы отправить их в Кушку для дальнейшего следования поездом. Чуть ли не целый поезд заняло отбитое нами у басмачей добро, которое они хотели увезти за границу.
Банда Ана-Кули была полностью ликвидирована. Пожалуй, с той поры таких крупных бандитских формирований на среднеазиатской границе уже не было.
В чем заключались обязанности комиссара истребительного отряда в этой операции?
Если командир отряда должен был находиться там, откуда ему удобнее управлять ходом боя, то комиссар в этой обстановке наилучшим образом мог выполнить свою роль, находясь с бойцами, а иногда и впереди них. Вот где мне пригодилась моя старая страсть к стрелковому делу, которая сделала меня когда-то «стрелком-мастером» по винтовке и пистолету! Выезжая на операцию, я взял с собой винтовку с оптическим прицелом системы Лаймана. Хотя басмачи маскировались очень тщательно, их чалмы все же были различимы на общем фоне, а для стрельбы с оптическим прицелом на расстоянии 150 — 200 метров достаточно было иметь мишень размером в спичечную коробку. Бойцы видели, как при каждом моем выстреле еще одна чалма подскакивала вверх и исчезала; возможно, поэтому они и старались держаться поближе ко мне. Нередко увлеченные ходом боя, пограничники стремились сойтись в рукопашную схватку, но я их удерживал, видя, что для этого еще момент не наступил. Меня ни на минуту не покидало чувство ответственности за успешное выполнение столь важного задания, и это руководило также моими личными поступками, не давая увлечься боем до потери контроля над собой.

Из главы "На границе"



Жуков Г.К. с Антипенко Н.А. в Троице-Сергиевой лавре.